Князь советский - Страница 46

Журналисты наперебой принялись задавать вопросы:

– Сколько человек арестовано?

– Несколько сотен, – отозвался Вайнштейн. – Делу будет придано общегосударственное значение, и самых опасных вредителей будут судить в Москве.

Зайберт суетился больше всех:

– Какие именно немецкие фирмы подозреваются в финансировании заговора?

– Пока это государственная тайна. Заседание коллегии Верховного Суда будет открытым, и там все разъяснят.

Ошеломленный Зайберт повернулся к Климу:

– Кажется, мертвечины будет предостаточно.

Загремели клавиши печатных машинок, зазвенели каретки.

Вайнштейн подошел к Климу и склонился над его ухом.

– Это ваш шанс исправиться! Только надо все описывать честно и беспристрастно.

Не глядя на него, Клим кивнул. Мир встал с ног на голову. Еще несколько минут назад все было понятно: большевики – это косорукие циники, которые валят собственные грехи на несуществующих внешних врагов. Их оружие – пропаганда, бессовестное вранье и произвол, а питательная среда – невежество и предрассудки. Но все оказалось гораздо сложнее и страшнее… Тому, что произошло в городе Шахты, не было рационального объяснения. Зачем подпольщикам надо было устраивать все это? Какая у них конечная цель?

Клим быстрее всех дописал текст сообщения и бегом бросился в комнату цензоров.

– Давайте ко мне! – поманил его Коган, известный мучитель журналистов. – Так-с, откуда у вас взялись «неподтвержденные данные о связях с заграницей»? Все данные подтверждены следственными материалами.

Он не зачеркивал неправильные слова в телеграмме, а аккуратно вырезал их маникюрными ножницами. Времени на это уходило много.

К соседнему столу подлетел Зайберт. Но ему тоже не удалось сразу получить визу.

– Переписывайте! – велел цензор. – У вас совершенно невозможный тон.

Коган вручил Климу «кружевную салфетку» с печатью, и тот выбежал на улицу. Извозчиков, как назло, нигде не было видно, но тут из-за угла вывернул фургон с надписью «Живая птица».

Клим остановил шофера:

– Подвезите до телеграфа на Тверской! Даю три рубля.

Тот открыл дверь кабины.

– Залазь!

Неслись на полной скорости; в кузове оглушительно гремели клетки и кудахтали куры. Через несколько минут Клим – весь в налипших перьях, – был на месте.

Слава богу, у окошка «Отправления за рубеж» никого не было, но вскоре за спиной у Клима выстроилась тяжело дышащая очередь – причем Зайберт оказался в самом хвосте.

– Я не виноват: у меня мотор не заводился! – оправдывался он.

Журналисты нервно пересмеивались.

– Товарищи иностранцы, складывайте депеши сюда! – велела телеграфистка. – Сейчас все отправим.

Она собрала проштампованные бланки и уже взялась за тот, что лежал сверху, как очередь взорвалась:

– Так нечестно! Зайберт последним пришел!

К великому облегчению Клима телеграфистка перевернула стопку и первым взяла его бланк.

– Почему у вас три адреса написано? – строго спросила она.

Он придвинулся к окошку.

– Текст телеграммы надо отправить в Лондон, Нью-Йорк и Токио.

– Не пойдет. – Девица вернула ему бланк. – Перепишите в трех экземплярах.

– Вы что, не знали, что правила поменялись? – с притворным сочувствием спросил Зайберт. – А я-то думал: как это вы так быстро все доделали?

Телеграфистка взялась за следующий бланк.

– Послушайте, – вновь обратился к ней Клим, – вчера моя курьерша принесла вам бланк, подписанный цензором, и я по телефону продиктовал семь адресов, по которым надо было разослать текст. Все было в порядке!

– Насчет телефона правила остались прежними, – отрезала девица.

– Возвращайтесь к цензорам и переписывайте все заново.

Вместо этого Клим направился к платному телефону, висевшему тут же, на стене, опустил в щель гривенник и попросил соединить его с телеграфисткой.

Ему было видно, как она подняла трубку.

– Алло! Это вы? Хорошо, диктуйте ваши адреса.

– Они записаны на бланке, который лежит у вас на столе.

– Все равно диктуйте! Таковы правила.

Журналисты сочувственно хлопали Зайберта по спине:

– Не все вам побеждать в социалистическом соревновании!

Тот злился и обещал «показать им всем».

4.

Клим добрался до дому в восьмом часу и, открыв дверь в подъезд, замер в удивлении. По лестнице задом спускались Тата и Китти и волокли за собой гору вещей, завязанных в скатерть.

– Так, милые леди… Что тут происходит?

Китти поправила сползшую на глаза шапку.

– Мы с Татой боремся с твоим мещанством!

Из тюка вывалился хрустальный стакан и, ударившись о ступеньку, разлетелся вдребезги.

– Собственность уродует человека! – назидательно сказала Тата.

– Вам нужно выкинуть все лишнее барахло, иначе скоро вы совсем разложитесь!

Ни слова ни говоря, Клим подхватил тюк и понес его назад.

– Стяжательство засасывает! – крикнула Тата. – Вы живете среди вазочек и салфеточек и не замечаете, как вражеская психология овладевает вашим сознанием!

– Иди, пожалуйста, домой, – бросил через плечо Клим и, не сдержавшись, добавил: – И чтоб духу твоего здесь не было!

– Папа! – завопила Китти, бросаясь вслед за ним.

Клим пропустил ее в квартиру и захлопнул дверь.

Кругом царил разгром: киноафиши и занавески были сорваны, книги валялись на полу – как после обыска. От злости на Тату Клима трясло. Да ее лечить надо – она же совершенно ненормальная!

Впрочем, нельзя было, чтобы двенадцатилетняя девочка ходила по ночной Москве одна. Клим вышел на лестницу.