Кроме того, его постоянно терзали всевозможные комиссии – то по линии профсоюзов, то из милиции, то из Главного концессионного комитета. Все они делали вид, что заботятся о положении рабочих, но на самом деле вымогали взятки.
Чем хуже шли дела в экономике, тем чаще на карандашную фабрику наведывались серьезные молодые люди с красными повязками на рукавах.
– Почему на вашем предприятии не выполняется директива ЦК о партийной работе? С какой стати у вас заработная плата выше на восемьдесят процентов, чем в среднем по Москве? Почему вы увольняете общественников из фабричного комитета?
– Да потому что они ни черта не делают и только мешаются под ногами! – злился Оскар.
Проверяльщики переглядывались и записывали в свои книжечки: «Не дает трудящимся бороться за свои права».
Большевистское начальство на словах поддерживало Оскара, но ничего не могло поделать с нахальными выскочками, которые пытались сделать карьеру на бдительности. Во всех газетах писали, что коммунисты должны бороться с капиталом – вот они и боролись. Откуда ж им было знать про тайные планы государства насчет сотрудничества с Америкой?
Ефим первым заговорил о том, что из СССР надо уходить – и как можно скорее. Он никогда не питал особых иллюзий по поводу большевиков: до революции он был владельцем шикарных бань с номерами и прошел через все круги национализации: у него отобрали счета и недвижимость и в конце концов выселили из дома. Если бы мистер Рейх не взял его в помощники, Ефим давно бы спился.
Оскар и сам понимал, что пора сворачивать бизнес, но он вложил в фабрику все, что у него было, и ее невозможно было продать. Он чувствовал себя глупым мальчишкой, которого сто раз предупреждали: «Не играй с огнем – обожжешься!» Оскар никому не верил – ведь он же был гением! И вот гений доигрался…
Ценные бумаги баронессы Бремер действительно могли выручить Оскара, тем более, что их было несложно прибрать к рукам: ведь Нина даже не подозревала, насколько она богата.
Он вспомнил, как она смотрела на него, когда они сидели в библиотеке: через неделю ухаживаний, цветов и конфет эта дамочка по уши влюбилась бы в него и отдалась бы ему с потрохами. Но Оскар все испортил, приняв ее за обычную лишенку, с которой не стоило церемониться.
Лишенцами в СССР называли бывших дворян, священнослужителей и прочий «классово чуждый элемент», лишенный избирательных прав. Они не могли ни устроиться на работу, ни получить кредит, и чтобы хоть как-то прокормиться, молодые и красивые дамочки часто соглашались на роль содержанок, а то и проституток, и Оскар вовсю пользовался этим. В глубине души он вел свою собственную классовую борьбу: он был евреем, и при других обстоятельствах князья и бароны не пустили бы его на кухонный порог, а теперь он тискал их дочек, и они почитали это за счастье.
Но, кажется, на этот раз Оскар совершил непростительную ошибку.
Он чуть ли не бегом побежал назад в библиотеку: надо было поговорить с Ниной, извиниться и убедить ее, что он не сумел совладать с приступом любовной страсти.
«Что могло произойти с Ниной? – в страхе гадала Магда. – Ее ограбили и убили?»
Скорее всего, так и случилось – фотокамера и шуба стоили немалых денег, а преступность в Москве была чудовищной.
Идти в милицию Магда не решилась: кто знает этих борцов с капиталистами и белыми эмигрантами – вдруг они примутся не за бандитов, а за их жертв? В стране, где царила диктатура пролетариата, «классовые враги» не могли рассчитывать на государство.
Единственным, кто мог помочь Магде, был Фридрих – все-таки у него были кое-какие связи. Но после поступления на новую службу он по три дня пропадал за границей, отсыпался и снова отправлялся в полет.
– Я могу переехать в Германию и мы будем видеться там, – предложила ему Магда. – Хотите?
Фридрих ничего не хотел. Ему с большим трудом удалось вывернуться из китайской заварушки, и он не собирался компрометировать себя свиданиями с англичанкой.
В добавок ко всем проблемам у Магды кончалась виза. Она долго приставала ко всем знакомым: «Помогите мне найти работу в Москве!», и наконец, немецкий журналист, Генрих Зайберт, сказал, что у него есть хорошая новость:
– В четверг у меня дома будет Эдвард Оуэн, вице-президент американского новостного агентства «Юнайтед Пресс». Его московский корреспондент сломал ногу и уехал за границу лечиться, так что Оуэн ищет ему замену.
Магда страшно разволновалась: мистер Оуэн был живым классиком журналистики! Поговаривали, что в его лондонской штаб-квартире все стены увешаны фотографиями, где он был запечатлен с королями, президентами и маршалами. Ему платили бешеные деньги, и он действительно стоил того: под его руководством европейское отделение «Юнайтед Пресс» процветало.
Если бы Магде удалось стать московским корреспондентом, ей бы не только продлили визу, но и позволили съехать из ненавистного «Метрополя» на частную квартиру. Более того, она превратилась бы из буржуйки в трудящуюся, и Фридриху не было бы нужды прятаться от нее.
Впервые за много лет Магда сходила в парикмахерскую и помолилась Богу, и на всякий случай купила у соседа новый фотоаппарат фирмы «Кодак»: она хотела продемонстрировать Оуэну все свои таланты – от писательских до фотографических.
Генрих Зайберт приехал в Москву вскоре после революции и устроился как нельзя лучше: у него была прекрасная квартира в бывшем кафе «Неаполитанка», автомобиль и множество друзей. В Германии на него не посмотрела бы ни одна девушка: невысокий, широкоплечий и лобастый, он походил на стареющего сатира, а в Москве он вызывал интерес уже потому, что был иностранцем и обладателем неисчислимых сокровищ, недоступных простым смертным: наручных часов, порошкового шампуня, очков от солнца и тому подобного.